Князь Серебряный, Упырь, Семья вурдалака - Страница 73

К оглавлению

- Что ж, государь, мы, кажется, постарались для твоей милости!

Иоанн поднял глаза и усмехнулся.

- Не пожалели себя, - продолжал вкрадчиво Басманов, - так уж и ты, государь, не пожалей наградить слугу твоего!

- А чего бы тебе хотелось, Федя? - спросил Иоанн, принимая вид добродушия.

- Да пожалуй меня хоть окольничим, чтобы люди-то не корили.

Иоанн посмотрел на него пристально.

- А чем мне Серебряного пожаловать? - спросил он неожиданно.

- Опальника-то твоего? - сказал Басманов, скрывая свое смущение под свойственным ему бесстыдством, - да чем же, коли не виселицей? Ведь он ушел из тюрьмы да с своими станичниками чуть дела не испортил. Кабы не переполошил он татар, мы бы их всех, как перепелов, накрыли.

- Полно, так ли? А я так думаю, что татары тебя в торока ввязали б, как в тот раз, помнишь? Ведь тебе уж не впервой, дело знакомое!

- Знакомое дело за тебя горе терпеть, - продолжал Басманов дерзко, - а вот это незнакомое, чтобы спасибо услышать. Небось тебе и Годунов, и Малюта, и Вяземский не по-моему служат, а наград ты для них не жалеешь.

- И подлинно, не по-твоему. Где им плясать супротив тебя!

- Надежа-государь, - ответил Басманов, теряя терпение, - коли не люб я тебе, отпусти меня совсем!

Басманов надеялся, что Иоанн удержит его; но отсутствие из Слободы, вместо того чтобы оживить к нему любовь Иоанна, охладило ее еще более; он успел от него отвыкнуть, а другие любимцы, особенно Малюта, оскорбленный высокомерием Басманова, воспользовались этим временем, чтоб отвратить от него сердце Иоанна.

Расчет Басманова оказался неверен. Заметно было, что царь забавляется его досадой.

- Так и быть, - сказал он с притворною горестью, - хоть и тошно мне будет без тебя, сироте одинокому, и дела-то государские, пожалуй, замутятся, да уж нечего делать, промаюсь как-нибудь моим слабым разумом. Ступай себе, Федя, на все четыре стороны! Я тебя насильно держать не стану.

Басманов не мог долее скрыть своей злобы. Избалованный прежними отношениями к Иоанну, он дал ей полную волю.

- Спасибо тебе, государь, - сказал он, - спасибо за твою хлеб-соль! Спасибо, что выгоняешь слугу своего, как негодного пса! Буду, - прибавил он неосторожно, - буду хвалиться на Руси твоею ласкою! Пусть же другие послужат тебе, как служила Федора! Много грехов взял я на душу на службе твоей, одного греха не взял: колдовства не взял на душу!

Иван Васильевич продолжал усмехаться, но при последних словах выражение его изменилось.

- Колдовства? - спросил он с удивлением, готовым обратиться в гнев, - да кто ж здесь колдует?

- А хоть бы твой Вяземский! - отвечал Басманов, не опуская очей перед царским взором. - Да, - продолжал он, не смущаясь грозным выражением Иоанна, - тебе, видно, одному неведомо, что когда он бывает на Москве, то по ночам ездит в лес, на мельницу, колдовать; а зачем ему колдовать, коли не для того, чтоб извести твою царскую милость?

- Да тебе-то отчего оно ведомо? - спросил царь, пронзая Басманова испытующим оком.

На этот раз Басманов несколько струсил.

- Ведь я, государь, вчера только услышал от его же холопей, - сказал он поспешно. - Кабы услышал прежде, так тогда и доложил бы твоей милости.

Царь задумался.

- Ступай, - сказал он после краткого молчания, - я это дело разберу; а из Слободы погоди уезжать до моего приказа.

Басманов ушел, довольный, что успел заронить во мнительном сердце царя подозрение на одного из своих соперников, но сильно озабоченный холодностью государя.

Вскоре царь вышел из опочивальни в приемную палату, сел на кресло и, окруженный опричниками, стал выслушивать поочередно земских бояр, приехавших от Москвы и от других городов с докладами. Отдав каждому приказания, поговорив со многими обстоятельно о нуждах государства, о сношениях с иностранными державами и о мерах к предупреждению дальнейшего вторжения татар, Иоанн спросил, нет ли еще кого просящего приема?

- Боярин Дружина Андреевич Морозов, - отвечал один стольник, - бьет челом твоей царской милости, просит, чтобы допустил ты его пред твои светлые очи.

- Морозов? - сказал Иоанн, - да разве он не сгорел на пожаре? Живуч старый пес! Что ж? Я снял с него опалу, пусть войдет!

Стольник вышел; вскоре толпа царедворцев раздвинулась, и Дружина Андреевич, поддерживаемый двумя знакомцами, подошел к царю и опустился перед ним на колени.

Внимание всех обратилось на старого боярина.

Лицо его было бледно, дородства много поубавилось, на лбу виден был шрам, нанесенный саблей Вяземского, но впалые очи являли прежнюю силу воли; а на сдвинутых бровях лежал по-прежнему отпечаток непреклонного упрямства.

Вопреки обычаю двора, одежда его была смирная [].

Иоанн смотрел на Морозова, не говоря ни слова. Кто умел читать в царском взоре, тот прочел бы в нем теперь скрытую ненависть и удовольствие видеть врага своего униженным; но поверхностному наблюдателю выражение Иоанна могло показаться благосклонным.

- Дружина Андреевич, - сказал он важно, но ласково, - я снял с тебя опалу; зачем ты в смирной одежде?

- Государь, - отвечал Морозов, продолжая стоять на коленях, - не пригоже тому рядиться в парчу, у кого дом сожгли твои опричники и насильно жену увезли. Государь, - продолжал он твердым голосом, - бью тебе челом в обиде моей на оружничего твоего, Афоньку Вяземского!

- Встань, - сказал царь, - и расскажи дело по ряду. Коли кто из моих обидел тебя, не спущу я ему, будь он хотя самый близкий ко мне человек.

- Государь, - продолжал Морозов, не вставая, - вели позвать Афоньку. Пусть при мне даст ответ твоей милости!

- Что ж, - сказал царь, как бы немного подумав, - просьба твоя дельная. Ответчик должен ведать, что говорит истец. Позвать Вяземского. А вы, - продолжал он, обращаясь к знакомцам, отошедшим на почтительное расстояние, - подымите своего боярина, посадите его на скамью; пусть подождет ответчика.