Князь Серебряный, Упырь, Семья вурдалака - Страница 127

127

- Ну, что ж мы все четверо повесили головы? - сказал Владимир. - Жаль бедного Рыбаренки, но помочь ему нельзя. Постойте, я вас сейчас развеселю: не правда ли, Теляев славный упырь?

Никто не засмеялся, а Руневский дернул за снурок колокольчик и сказал вошедшему Якову:

- Когда бы ни приехал Семен Семенович, нас никогда для него нет дома. Слышишь ли? никогда!

- Слушаюс! - отвечал Яков.

С этих пор Руневский не говорил более ни про старую бригадиршу, ни про Семена Семеновича.

СЕМЬЯ ВУРДАЛАКА

Историю в повести «Семья вурдалака» рассказывает старый маркиз, господин д\'Юфре, один из членов дипломатического конгресса, состоявшегося в Вене в 1815 году. Вечером у камина он поведал собравшейся компании подлинный случай, который произошел с ним во времена его молодости, в 1759 году, когда по делам дипломатической службы он отправился к господарю в Молдавию. По дороге в Яссы, он остановился в небольшой деревне и был поселен в доме местного крестьянина. Глава дома старик Горча, человек нрава беспокойного и неуступчивого, отправился в горы с другими смельчаками на поиски разбойникатурка Алибека, а своим двум сыновьям Георгию и Путру строго наказал, что ежели он не вернется через десять дней, то можно считать его убитым, но ежели он вернется поздней указанного срока, то ради своего же спасения, они не должны впускать Горчу в дом. Надо забыть, что он их отец, и что бы он ни говорил, вбить осиновый кол ему в сердце, т.к. он тогда будет уже не человек. В день, когда сюда приехал д\'Юфре, как раз истекал отпущенный Горем срок. Десять дней назад старик ушел ровно в восемь часов вечера, а сегодня именно в то же самое время он показался на дороге. Так что неясно было - истек ли срок, или еще нет. В общем, за те дни пока в этом доме гостил д\'Юфре, случилась страшная трагедия: умер старший сын Георгия, который уже давно подозревал в старике вурдалака. А затем д\'Юфре отправился выполнять поручение, но через полгода, возвращаясь из Ясс, он вновь заехал в ту деревню. Но она уже была пуста и безлюдна, и здесь маркиз д\'Юфре испытал самое жуткое в своей жизни приключение. Он чуть было не оказался в лапах толп вампиров, среди которых была и вся семья Горчи, и другие крестьянские семьи. Молодой д\'Юфре спасся только благодаря быстроте своего коня, собственному мужеству и счастливому провидению. Но он и доныне содрогается от мысли, что если бы враги тогда одолели его, то и он также стал бы вурдалаком.

В 1815 году в Вене собрался цвет европейской образованности, дипломатических дарований, всего того, что блистало в тогдашнем обществе. Но вот - Конгресс окончился.

Роялистыэмигранты намеревались уже окончательно водвориться в своих замках, русские воины - вернуться к покинутым очагам, а несколько недовольных поляков - искать приюта своей любви к свободе в Кракове под сомнительной тройственной эгидой независимости, уготованной для них князем Меттернихом, князем Гарденбергом и графом Нессельроде.

Как это бывает к концу шумного бала, от общества, в свое время столь многолюдного, остался теперь небольшой кружок лиц, которые, все не утратив вкуса к развлечениям и очарованные прелестью австрийских дам, еще не торопились домой и откладывали свой отъезд.

Это веселое общество, к которому принадлежал и я, собиралось два раза в неделю у вдовствующей княгини Шварценберг в нескольких милях от города за местечком Гитцинг. Истинная светскость хозяйки дома, еще более выигрывавшая от ее милой приветливости и тонкого остроумия, делала чрезвычайно приятным пребывание у нее в гостях.

Утро у нас бывало занято прогулкой; обедали мы все вместе либо в замке, либо гденибудь в окрестностях, а вечером, усевшись у пылающего камина, беседовали и рассказывали всякие истории. Говорить о политике было строго запрещено. Все от нее устали, и содержание наших рассказов мы черпали либо в преданиях родной старины, либо в собственных воспоминаниях.

Однажды вечером, когда каждый из нас успел чтото рассказать и мы находились в том несколько возбужденном состоянии, которое обычно еще усиливают сумерки и тишина, маркиз д"Юрфе, старик эмигрант, пользовавшийся всеобщей любовью за свою чисто юношескую веселость и ту особую остроту, которую он придавал рассказам о былых своих любовных удачах, воспользовался минутой безмолвия и сказал:

- Ваши истории, господа, конечно, весьма необыкновенны, но я думаю, что им недостает одной существенной черты, а именно - подлинности, ибо - насколько я уловил - никто из вас своими глазами не видел те удивительные вещи, о которых повествовал, и не может словом дворянина подтвердить их истинность.

Нам пришлось с этим согласиться, и старик, поглаживая свое жабо, продолжал:

- Что до меня, господа, то мне известно лишь одно подобное приключение, но оно так странно и в то же время так страшно и так достоверно, что одно могло бы повергнуть в ужас людей даже самого скептического склада ума. К моему несчастию, я был и свидетелем и участником этого события, и хотя вообще не люблю о нем вспоминать, но сегодня готов был бы рассказать о случившемся со мною - если только дамы ничего не будут иметь против.

Слушать захотели все. Правда, несколько человек с робостью во взгляде посмотрели на светящиеся квадраты, которые луна уже чертила по паркету, но тут же кружок наш сомкнулся теснее и все приумолкли, готовясь слушать историю маркиза. Господин д"Юрфе взял щепотку табаку, медленно потянул ее и начал:

- Прежде всего, милостивые государыни, попрошу у вас прощения, если в ходе моего рассказа мне придется говорить о моих сердечных увлечениях чаще, чем это подобает человеку в моих летах. Но ради полной ясности мне о них нельзя не упоминать. К тому же старости простительно забываться, и право же, это ваша, милостивые государыни, вина, если, глядя на таких красивых дам, я чуть ли сам уже не кажусь себе молодым человеком. Итак, начну прямо с того, что в тысяча семьсот пятьдесят девятом году я был без памяти влюблен в прекрасную герцогиню де Грамон. Эта страсть, представлявшаяся мне тогда и глубокой и долговечной, не давала мне покоя ни днем, ни ночью, а герцогиня, как это часто нравится хорошеньким женщинам, еще усиливала это терзание своим кокетством. И вот, в минуту крайнего отчаяния, я в конце концов решил просить о дипломатическом поручении к господарю молдавскому, ведшему тогда переговоры с версальским кабинетом о делах, излагать вам которые было бы столь же скучно, сколь и бесполезно, и назначение я получил. Накануне отъезда я явился к герцогине. Она отнеслась ко мне менее насмешливо, чем обычно, и в голосе ее чувствовалось некоторое волнение, когда она мне сказала:

127